В пятницу, 28 октября, в Одоеве состоялись мероприятия, посвящённые Дню памяти жертв политических репрессий. На Мемориале Памяти состоялось возложение цветов, затем в Свято-Троицком храме была отслужена панихида по всем пострадавшим «в годину гонений от безбожной власти».  На коротком митинге у Мемориала выступили глава Одоевского района Е.Б. Пантюхин и начальник управления социальной защиты населения Б.Ф. Грибов.

(на снимке митинг у Мемориала Памяти п. Одоев)

(на снимке панихида в Свято -Троицком храме п. Одоев)

Тема политических репрессий неразрывно связана с фигурой Сталина. Конечно, террор стал обыденным явлением задолго до того, как установилось всевластие вождя, практически с первых месяцев большевистской диктатуры, и в ограниченных масштабах преследование инакомыслящих продолжалось и после ухода его со сцены. Но всё же именно в годы сталинщины были совершены наиболее массовые преступления. Смерть диктатора стала ощутимым водоразделом, за которым советский строй принял более гуманный облик. Об этом, кстати, не мешает помнить любителям порассуждать о том, что Сталин не один де виновен в расстрелах и лагерях. Были приспешники, были доносчики, были те, кто сводил счёты. Были. И эти, и те, и многие другие. Однако именно смерть диктатора остановила вал террора.

Древний Рим в первом веке захлестнула волна политических дел об оскорблении величества и заговорах против императорской власти. Всякая шваль приспособилась доносить направо и налево. Наконец,  к власти пришёл император Траян: он приказал прекратить возбужденные дела, а всех доносчиков посадить на наскоро сколоченные корабли и отдать на волю волн. Что с ними стало, история умалчивает. Но в империи началась эпоха так называемого золотого века династии Антонинов.

Мораль: мелкие мерзавцы способны пакостить по-крупному, только если их услуги востребованы мерзавцами, облечёнными полнотой власти.

Наблюдая споры поклонников и противников Сталина, в которых тема репрессий, естественно, занимает одно из важнейших мест, иногда возникает чувство абсурдности происходящего, ощущение, что говорят не о том. (Что в подобных спорах никто и никогда не ищет истины, я и не говорю, сейчас речь о другом.)

Как это обычно происходит - на телеэкране, на форуме в Интернете или в частной беседе? Сперва выясняется, что люди говорят об одном и том же явлении, словно на разных языках (причём эти две линии рассуждений никогда не пересекаются): одни – нет, зря, конечно, так много расстреливали, но зато сколько построили (Магнитка, Днепрогэс, пятилетки, атомная бомба, вузы, сузы, индустрия, и войну выиграли): другие – да, много построили, но какой ценой (расказачивание, раскулачивание, раскрестьянивание, расстрелы, чистки, лагеря, а фронт трупами завалили). Если диспут прямо отсюда  не переходит к стадии «а по мордасам?», наступает следующий этап – обсуждение аргументов противной стороны. И это вообще слёзы. Сталинисты обычно доказывают: конечно, расстреливали, но не так много. А сажали - так вообще ерунда. То есть, если ухандокали десять миллионов – то да, трагедия, а если два – это как бы и не страшно. Стоит, мол, столько об этом распространяться?

Господи, я уж не говорю о сентиментальном девятнадцатом веке с его «слезинкой одного замученного ребенка». Но тут-то – сотни тысяч, миллионы. Разве при таком порядке величин количество может хоть что-нибудь значить для оценки факта? Даже уголовный кодекс знает только две градации – убийство и убийство двух и более лиц. Нельзя иначе! Убийца пятерых человек  вовсе не в два раза более достойный член общества, чем тот, кто убил десятерых. Они –одинаковые. Подсчёт жертв репрессий – задача историков. Цифра ничего не даёт для общественной оценки, неужели это так трудно понять? Оказывается, не трудно. Невозможно.

Справедливости ради скажем, что и анисталинисты в таких спорах иногда прибегают к сомнительным аргументам. Например, пытаются доказать, что достижения советского периода были не так велики. И начинается – командная экономика, вечный дефицит, генетику разгромили, товары народного потребления низкого качества, стали много, а колбасы мало и т.д. Исходя из этой логики, если б академика Лысенко расстреляли, а академику Вавилову дали Героя – всё бы стало на свои места? Будь колбасы и шмоток побольше, тогда и убивать можно тысячами? Все эти экономические аргументы имеют, опять же, исключительно академический смысл, пока не дан ответ на главный вопрос жизни, политики, истории: признаём ли мы в них  хоть какое-то нравственное измерение? Всё ли позволено?

Ах, эта вечно актуальная дилемма: цель оправдывает средства или нет? А может, оправдывает, но не всегда и не все? Или оправдывает, но только какие-то исключительно возвышенные цели?

Утвердительный ответ хотя бы на один из этих вопросов  - есть цинизм: открытый или замаскированный. Это один подход.

Другой  заключается в утверждении, что нет ни на земле, ни на небе таких целей, важность которых способна оправдать вопиющее убожество средств. Критерий эффективности никогда  не уйдёт из политики, да и из жизни каждого конкретного человека. Тем не менее, есть грань, перейдя за которую нет смысла продолжать эту эффективность подсчитывать. В области государственной жизни таким явным критерием является убийство и каторжные мучения своих граждан. Правительство, которое так поступает, – это преступное правительство. (Думаю, это очевидно, но на всякий случай подчеркну: речь идёт не о государственном насилии, направленном на борьбу с банальной уголовщиной, а о сферах социальной и политической.)

Ответ на  главный вопрос  многое бы упростил в общественной дискуссии по поводу Сталина, сталинизма и политических репрессий. Те, кто не приемлет цинизм в качестве государственной идеологии, отходят в сторону – ибо пропадает предмет для дискуссии. Глупо доказывать очевидные вещи, типа «убивать нехорошо», «грабить нехорошо», «пытать и мучить голодом нехорошо» тем, кто полагает, что в каких-то дозах, при некоторых обстоятельствах всё это делать можно и нужно. Не поймут.

Ну, а циникам представится возможность и дальше выяснять, высчитывать и вымерять, сколько конкретно миллионов допустимо замучить, чтобы считаться эффективным государственным менеджером, а с какого миллиона начинается перебор, насколько жестокими были другие диктаторы – может на их фоне наш будет «ничё так»,  достойна ли идеологическая цель именно этих кровавых жертв или можно ещё, спрашивать «а сейчас, что лучше?», решать другие, не менее интересные, вопросы.

Д. Корочкин.