Его сразу можно выделить из толпы: рыжая шляпа, в тон ей грубые ботинки, потёртые джинсы. Именно так в повседневной жизни должен одеваться настоящий артист. Его можно увидеть на сцене Центра народного творчества и кино. Причём, как правило, в финале праздничного концерта, что всегда большая честь для артиста.

Владимир Ковалёв - бывший солист ВИО «Рапсодия» - легендарного вокально-инструментального оркестра, исколесившего когда-то вдоль и поперёк огромный Советский Союз. Уже более двадцати лет он живёт в деревне Прокудино. Переехал из Москвы по доброй воле, потому что понял, что ему нет места на современной эстраде - в мире, которым правят большие гонорары, а не душа и талант. 

Виниловая пластинка "Рапсодии". Всего их  было более десяти

А когда-то он жил в московской квартире в высотке на Котельнической набережной - в доме балерины Галины Улановой, поэтов Андрея Вознесенского и Евгения Евтушенко, актёра Михаила Жарова, певицы Людмилы Зыкиной... Выступал на одной сцене с Иосифом Кобзоном, Валентиной Толкуновой, Юрием Антоновым, Татьяной Шмыгой, Геннадием Хазановым, Сергеем Захаровым.

Владимир не только талантливый вокалист, он прекраснейший рассказчик. Истории из его гастрольной жизни можно слушать часами. Он читает наизусть прозу и поэзию, поёт песни на разных языках. Далеко не каждый  может похвастаться чем-то подобным. И это простой парнишка из Иванова, не окончивший ни школу рабочей молодёжи, ни институт Гнесиных…
Но не буду забегать вперёд.  Обо всём этом вы прочитаете сами в монологах Владимира Ковалёва. 

Я обласкан публикой с детства

Я родился в городе Иваново в 1948 году. Жили мы в бараке рядом с кладбищем. Мелодии «Траурного марша» Шопена и Чернецкого сопровождали меня с рождения. 

Петь я начал раньше, чем говорить. Первым моим педагогом была нянька Лёля. Когда родители уходили на работу, она мне говорила: «Закрой глаза и спи». А сама наяривала на отцовской гармони. Первое произведение, которое я выдал, -  песня «Закурю-ка, что ли, папироску я».

Всё моё детство прошло в деревне Ивановской области у бабки по материнской линии. Тогда все пели и играли на гармони. Мой старший двоюродный брат тоже - таким способом  зимними морозными ночами он подманивал девок из соседней деревни. Когда не получалось, он стаскивал меня с печки, втыкал в валенки и говорил: «Ну-ка, Володька, заори погромче!».  И я орал дискантом его любимую песню «Огонёк, огонёк», которую сам  терпеть не мог. Девки приходили, меня отправляли обратно на печку...  

Я обласкан публикой с детства. Ещё был маленький, а меня все любили. Я сидел на ольхе, пел на итальянском языке «Джамайку». Когда никого не было,  сидел молча, а когда появлялся народ, начинал петь. Я уже хотел, чтобы меня слушали. Люди знали, что это деда Кости внук поёт. Мне бабка говорила: «Ты на деревья больше не лазай». А сама довольная.  Мне это было радостно.

О родителях

Отец Григорий Данилович - фронтовик, прошёл всю войну с первого дня до последнего. Начал её деревенским мальчишкой - партизанил на Смоленщине, прибавив себе два года. Закончил старшим лейтенантом на Куршской косе. Последнее ранение в Калининграде на немецком кладбище. Ранение было суровое: в открытый рот пуля влетела, в шею вылетела, не повредив ничего. Вот такой счастливчик! Это была седьмая пуля, которая его нащупала. Но не убила.

Родители Анна Константиновна и Григорий Данилович
Отца обожал и почитал, хотя он вроде бы никак не занимался моим воспитанием. Мама Анна Константиновна  - деревенская барышня из Ивановской области. Отцу хватило двух дней, чтобы жениться на матери. Шустрый был мужик.  Красавчик, синеглазый брюнет. 

Карьера слесаря

В школьные годы я пел в хоре мальчиков, в детском хоре пионеров, в Иванове был солистом хора текстильщиков очень высокого уровня.

 После девятого класса  ушёл на завод слесарем-наладчиком. Кстати, туда меня устроили по блату - работа слесаря считалась престижной.  Назывался завод «КИП» - комбинат искусственной подошвы. Тогда в 16 лет я ещё не думал, что стану артистом. Нужны были деньги - у родителей трое детей, я старший. 

Как-то в вечернюю смену (все станки работают, делать нечего), я сделал рупор: свернул рулон резины в трубочку, и давай петь магомаевские песни. Комсорг подходит ко мне и говорит: «Ты пел? Завтра в клуб в 15 часов». Я пришёл в клуб, а там ансамбль «Алые паруса», разумеется, самодеятельный. 
Работая на заводе, параллельно учился в школе рабочей молодёжи. Для меня эта школа прошла в ноль. Я ничего там не усвоил, плюнул и даже не пошёл сдавать экзамены. Потому что уже начал петь. И петь у меня получалось.

Эти предметы не нужны - глупость одна

Ещё в классе восьмом-девятом я прочитал  всего Толстого, Чехова, всю французскую классику. Читал на алгебре, геометрии, физике. Эти предметы не нужны вообще - глупость одна. Педагог подходит ко мне (у нас была очаровательная умница- математичка) и спрашивает: «Мы вам не мешаем, молодой человек?» - «Ни в коем случае», - отвечаю.  «Ну тогда продолжайте». 

В конце полугодия она спрашивает снова: «Ну что вы познали?». Отвечаю: «Познал синус, косинус, тангенс и котангенс».  Пишите, говорит, на доске. Я пишу словами. Она на меня смотрит, улыбается: «По-моему, у вас превосходные знания, я вам ставлю три». Я говорю: «Потрясающе!».
Мы с ней встретились много лет спустя, когда я приезжал в школу с концертом. Она подошла ко мне, маленькая, постаревшая. Мы оба были очень рады встрече.

Пахмутова звала меня в Москву

Во время службы в армии (в оркестре в Иванове) меня направили на всероссийский фестиваль советской песни. Он проходил в Челябинске. Финал показывали по телевидению. Представляете, мальчишка из провинциального города, солдат. А в жюри сидят Пахмутова, Добронравов, Хиль… Я стал дипломантом.

Челябинск. Всероссийский фестиваль советской песни. 1967 год

У меня до сих пор хранится автограф Пахмутовой, её номер телефона - она приглашала меня в Москву, а я ей ни разу не позвонил. 
На фестивале я исполнял песню «Под Освенцимом тишина»: «Под Освенцимом в полях тишина. Будто здесь не ступала война. И прекрасен белый свет. Будто смерти в мире нет. Будто память у людей коротка».  Последние две строки я спел шёпотом, в зале тишина, только шелест скрипки… Вёл концерт Саша Масляков. 

…А незадолго до концерта у меня произошёл скандал с дамой из ЦК комсомола. Чуть не выгнали с фестиваля. Я пошёл скандалить с главным дирижёром телевидения! Уже в то время меня не устраивало разгильдяйство: в нашем оркестре мне сделали потрясающую оркестровку. Её пролистали, а инструменты не подстроили.

Не уважить «героя труда» с такими деньгами нельзя!

Я пел сначала в «Алых парусах», потом в ансамбле «Мелодия», потом уехал в Сочи, работал в кабаках. Очень многому там научился. Сочинские рестораны разделялись ансамблями: кто где играет. И если музыкант пережил зиму города Сочи, то это экстра-класса музыкант, потому что в рестораны ходят только местные, а они ходят на музыку - еда же везде одинаковая. 

Пел всё: Реброва, Рубашкина, Тома Джонса, пел на итальянском, испанском, узбекском, на еврейском, на грузинском. Грузинскую песню надо петь не просто на грузинском языке, а так, как поёт её грузин. Я обожаю грузин. В них есть что-то такое рыцарственно-романтичное. 

Певец в ресторане поёт всё. Более того - и даже ту песню, которую не слышал никогда раньше, и нет нот, и нет стихов.  Но эту песню надо спеть, и я её пел. Вот пьяный человек с кучей денег говорит мне: «Спой, я с севера приехал». Не уважить «героя труда» с такими деньгами нельзя! Говорю ему: «Помнишь слова, пиши».  Он пишет. Теперь, говорю, пой мне в ухо.  Он начинает петь. Конечно, неправильно. У него три ноты попали, остальные мимо. Приходится сочинять. И если ты сумел спеть, то тут тебе честь и хвала. Так что сочинские ресторанные певцы - певцы высокого класса. Дадут фору современным звёздам любого уровня. Отвечаю за свои слова.

Мы впереди  паровоза шли

 Отработав в Сочи, наверное, год, я женился и переехал в Москву. (Кстати, жена - мой верный ангел-хранитель все эти годы, друг и товарищ  всех моих увлечений.)

Это было в 1972 году. Надо было устраиваться на работу. Устроился в филармонию, в оркестр под руководством Владимира Петренко. В 1976-м  появилась «Рапсодия». Там я отработал 11 лет. 

Вокалисты ВИО "Рапсодия" Владимир Ковалёв и Наталья Горбань. Конец 70-х

 В то время было очень много ансамблей, похожих друг на друга. Все участники были сладенькие, правильно подстрижены, хорошо одеты. И они не заморачивались музыкой. Народу это нравилось - чем проще, тем съедобней. Устрицы предложи советскому человеку, он тебе ещё и морду набьёт. А мы пытались в то время «накормить» народ сложной музыкой. А для того, чтобы слушать сложную музыку, нужно образование - мы впереди паровоза шли. 

Первая пластинка "Рапсодии". На переднем плане В. Ковалёв

Всех артистов
 без образования  выгнать!
Я поступил в музыкально-педагогический институт (ГМПИ) имени Гнесиных: Фурцева заставила. «Всех артистов без образования со сцены выгнать!» - был такой указ. Тогда я ещё работал  в «Рапсодии».

Повёз меня в музыкальное училище Боря Гольдштейн, пианист нашего ВИО. Сегодня он живёт в Бостоне, пишет очень интересные песни. Меня там послушали. Подходит декан факультета и говорит:  «Володя, милый, нам бы таких выпускать. Езжайте-ка вы в институт. Пусть вас там послушают».
Мы в тот же вечер поехали в институт. Боря сел за рояль, я спел песню.

Педагог сказал: «Только ко мне. Другого педагога не берите». Педагогом моим была Ирина Николаевна Сперанская, дочь великого русского певца Сперанского, который пел параллельно с Шаляпиным в Большом театре. В нашем институте преподавал Хромченко, солист Большого театра, тенор; сама Шпиллер - звезда мирового уровня, любимица Сталина. Я открыл для себя другой мир -  мир классики, глубокий и огромный.  Познав его, можно спеть всё. 
Я осознанно решил поучиться для того, чтобы расширить свой кругозор, повысить культурный уровень. Для самого себя. Правда, недоучился. Бросил.

Кто такой артист 

Я родился артистом,  в этом моя беда и счастье! Хвалили меня много, беспорядочно и бестолково. Не люблю, когда хвалят. Не верю я как-то похвалам.

Настоящий артист отличается от рядового исполнителя тем, что он всегда поёт на грани возможного. При любых обстоятельствах. Каким бы неудобным ни был зал, я никогда не позволил себе спеть на градус ниже, чем  могу.
У артистов есть понятие «мастер» или «не мастер». Возможно, это пошло от Булгакова, его «Мастера и Маргариты». Мои друзья артисты называли меня мастером, чем жутко горжусь. 

…Если душа не болит, певца нет. Певец - это всегда трагедия. Почему так рано умер Высоцкий? Он не берёг ни глотку, ни сердце. А зачем они нужны, если так не жить? Это же скучно. Это вообще не жизнь, это растительность. Певец должен обладать кругозором, он должен разбираться в живописи, в литературе. Разбираться тонко. Певец должен уметь колоть дрова, косить, хорошо плавать, здорово стрелять. Это всё нужно, всё это звук. 

Как живу сегодня

Я не пожалел, что уехал тогда из Москвы. Ни в коем случае! Среди современных исполнителей я себе места не нашёл. Песни на эстраде кончились, пришли какие-то проекты, в которых не хотелось участвовать. 
Длительное время не пел. Конечно, поначалу было тяжело, одиноко. Откуда-то начали вылезать болячки. Сцена - она же держит. 
Чем занимаюсь сейчас? Жизнью созерцательной - наслаждаюсь природой. Хожу на охоту. Я охотник с шести лет: сначала был собакой у старшего брата - в ноябре лазил за сбитой уткой в болото. За патрон - мне давали стрельнуть! 
Охочусь без ружья - с борзыми собаками. Это гуманнее по отношению к лесной живности: от собаки всегда есть шанс спастись - в отличие от хорошего стрелка. И, конечно же, снова пою. Артист, ушедший со сцены, долго не живёт.

Ирина КОСОУСОВА. 
Фото из архива  В. Ковалёва.